LV.(LVII)

Замечу кстати: все поэты -

Любви мечтательной друзья.

Бывало, милые предметы

Мне снились, и душа моя

Их образ тайный сохранила -

Их после Муза оживила.

Так я, беспечен, воспевал

И деву гор, мой идеал,

И пленниц берегов Салгира.

Теперь от вас, мои друзья,

Вопрос нередко слышу я:

«О ком твоя вздыхает лира?

Кому в толпе ревнивых дев

Ты посвятил ея напев?

LVI.(LVIII)

Чей взор, волнуя вдохновенье,

Умильной лаской наградил

Твоё задумчивое пенье?

Кого твой стих боготворил?»

И, други, - никого, ей Богу!

Любви безумную тревогу

Я безотрадно испытал, -

Блажен, кто с нею сочетал

Горячку рифм: он тем удвоил

Поэзии священный бред,

Петрарке шествуя вослед,

А муки сердца успокоил, -

Поймал и славу между тем.

Но я, любя, был глуп и нем.

LVII.(LIX)

Прошла любовь - явилась Муза,

И прояснился тёмный ум.

Свободен, вновь ищу союза

Волшебных звуков, чувств и дум.

Пишу - и сердце не тоскует,

Перо, забывшись, не рисует,

Близ неоконченных стихов,

Ни женских ножек, ни голов;

Погасший пепел уж не вспыхнет,

Я всё грущу - но слёз уж нет.

И скоро, скоро бури след

В душе моей совсем утихнет -

Тогда-то я начну писать

Поэму песен в  двадцать пять!

LVIII.(LX)

Я думал уж о форме плана,

И как героя назову.

Покамест моего романа

Я кончил первую главу.

Пересмотрел всё это строго -

Противоречий очень много.

Но их исправить не хочу:

Цензуре долг свой заплачу,

И журналистам на съеденье

Плоды трудов моих отдам.

Иди же к невским берегам,

Новорождённое творенье,

И заслужи мне славы дань:

Кривые толки, шум и брань!